Содержание
Владимир сорокин
В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь – метафора человеческой жизни вообще.
Каждая реплика добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе, принадлежит всем – и никому.
Советский союз. В огромной многокилометровой очереди стоят представители разных социальных групп, мировоззрений и профессий. Стоят кто за чем, некоторые даже не знают, что именно привезли, но раз очередь есть – значит, что-то ценное и надо брать. Всех волнуют одинаковые вопросы: импортное или нет, много ли в товаре брака, кто из продавщиц отпускает быстрее, сколько дадут в одни руки, а главное – хватит ли на всех? Кто-то пытается пролезть вперед, кто-то просто сохранить свое место, кто-то отходит, кто-то возвращается. Весь роман состоит из диалогов, выкриков, случайно пойманных фраз, ссор, споров и перекличек.
Жизнь бьет в этой очереди через край: размышления о поэзии Евтушенко соседствуют с исповедальными историями о загубленном счастье, предложения пойти за угол выпить на брудершафт – с оголтелой дракой, а нецензурная брань с настоящей неподдельной любовью, которая, как это водится, спасает главного героя.
Внимание! Аудиозапись содержит нецензурную брань.
В романе, полностью состоящем из прямой речи, очередь – метафора человеческой жизни вообще.
Каждая реплика добавляет штрих к портрету эпохи и в то же время повисает в воздухе,…
§
1. Норма
Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина. Постмодернизм в этом романе изысканно переплетается с реализмом, «ближнее ретро» — с кафкианскими сюрреалистическими мотивами, а увлекательный, почти детективный, основной сюжетный уровень — со множеством уровней глубинных, придающих роману «Норма» черты одновременно социально-сатирические, антиутопические и интеллектуально-игровые.
2. Сердца четырех
«…Добежав до конца, Ольга распахнула торцевую дверь и оказалась в большом зале для заседаний. Стекла в широких окнах были выбиты, сугробы покрывали ряды гнилых кресел. Увязая по колени в снегу, Ольга пробежала по проходу, вспрыгнула на подиум, перемахнула через провалившийся стол с клочьями истлевшего красного сукна и встала на массивный мраморный бюст Ленина. Скоба вбежал, дал очередь веером, Ольга дважды выстрелила из-за ленинского плеча: первая пуля срикошетила от пулемета Скобы, вторая попала ему в правое бедро. Он закричал, бросился в сугроб, привстал и открыл огонь. Мраморные осколки полетели от бюста, Ольга бросилась на пол, проползла до развалившегося рояля, стала целиться, но прямо перед ней из гнилых обломков вывалилась огромная, бугристая крыса с коротким, необыкновенно толстым хвостом, тяжело прыгнула с подиума и не торопясь побежала. Ольга вскочила и, визжа, стреляла в крысу до тех пор, пока пистолет не щелкнул, выбросив ствол…»
3. Роман
«Сосновый бор. Он всегда поражал Романа единством и монолитностью. Как сильно разнится он с простым смешанным лесом, высылающим навстречу путнику сначала кустарники с подростом, потом подлески и одиночные деревья, а потом уж наползающим стихийно где дубоб, где березами, где осинником вразброд, подобно пестрому войску наших предков. Не таков сосновый бор. Нет перед ним ни подлесков, ни бурьяна. Она наступает широким фронтом, сразу обрушивая на путника всб свою вековую мощь и разя его в самое сердце. Роман замер, пораженный величием и красотой…»
1. Норма
Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина. Постмодернизм в этом романе изысканно переплетается с…
§
Władimir Sorokin, autor książki o Rosji z 2028 roku, powiedział, że przyszłość to tylko miejsce ustawienia przyrządu do obserwacji, a „Cukrowy Kreml” jest jeszcze jedną próbą określenia smaku rosyjskiej władzy.
Rok 2028. Rosję od wszystkich sąsiadów odgradza wielki mur, paszporty uroczyście zniszczono na placu Czerwonym, władzę sprawuje monarcha. Wyczerpują się zasoby gazu, kończy się ropa naftowa, nadchodzi kryzys. Wreszcie – Ojczulek zostaje aresztowany. O tym, jak żyli oprycznicy XXI wieku, dowiedzieliśmy się już z poprzedniej książki Sorokina Dzień oprycznika. Teraz poznajemy pozostałych mieszkańców tego świata: wiecznie głodnych bezdomnych, dziarskich zeków budujących Wielki Mur Rosyjski, nadworną inteligencję, zadowolonych z życia chłopów, dysydentów spędzających czas na nielegalnych rojeniach o zemście, zmęczonych opozycjonistów, którzy widzą się carobójcami tylko w okrutnych narkotycznych snach. Te obrazy i epizody łączy wspólny rytuał: oblizywanie cukrowych kopułek Kremla, który zarazem przyciąga i odrzuca, jak piernikowy domek – nęci, choć jest niebezpieczny. Nikt nie jest w stanie mu się oprzeć.
Władimir Sorokin, autor książki o Rosji z 2028 roku, powiedział, że przyszłość to tylko miejsce ustawienia przyrządu do obserwacji, a „Cukrowy Kreml” jest jeszcze jedną próbą…
§
Книга 1
Норма.
Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина.
Постмодернизм в этом романе изысканно переплетается с реализмом, «ближнее ретро» — с кафкианскими сюрреалистическими мотивами, а увлекательный, почти детективный, основной сюжетный уровень — со множеством уровней глубинных, придающих роману «Норма» черты одновременно социально-сатирические, антиутопические и интеллектуально-игровые.
Книга 2
Моноклон.
«Шестикрылый Сарафоний, Сокрушитель Гнилых Миров, явился Тамаре Семеновне Гобзеевой во сне в ночь на двадцать восьмое. Сияя невероятными переливами зелено-оранжево-голубых цветовых оттенков и обдавая колыханиями белоснежных крыл, он вложил свои тонкие светящиеся указательные персты в уши Тамары Семеновны. В ушах стало горячо, а на сердце сорокадвухлетней одинокой женщины так сладко, что она замерла, готовая умереть от счастья. Во сне своем она лежала голая на крыше шестнадцатиэтажного дома в Ясенево по улице Одоевского, где проживала последние двадцать восемь лет».
Книга 3
Пир.
Вашему вниманию предлагается сборник произведений Владимира Сорокина «Пир».
В сборник вошли рассказы: «Настя», «Concretные», «Аварон», «Банкет», «День русского едока», «Ю», «Лошадиный Суп», «Зеркаlо», «Пепел», «Машина», «Моя трапеза», «Жрать!», «Сахарное воскресенье».
Книга 4
Сердца четырех.
«Добежав до конца, Ольга распахнула торцевую дверь и оказалась в большом зале для заседаний. Стекла в широких окнах были выбиты, сугробы покрывали ряды гнилых кресел. Увязая по колени в снегу, Ольга пробежала по проходу, вспрыгнула на подиум, перемахнула через провалившийся стол с клочьями истлевшего красного сукна и встала на массивный мраморный бюст Ленина. Скоба вбежал, дал очередь веером, Ольга дважды выстрелила из-за ленинского плеча: первая пуля срикошетила от пулемета Скобы, вторая попала ему в правое бедро. Он закричал, бросился в сугроб, привстал и открыл огонь. Мраморные осколки полетели от бюста, Ольга бросилась на пол, проползла до развалившегося рояля, стала целиться, но прямо перед ней из гнилых обломков вывалилась огромная, бугристая крыса с коротким, необыкновенно толстым хвостом, тяжело прыгнула с подиума и не торопясь побежала. Ольга вскочила и, визжа, стреляла в крысу до тех пор, пока пистолет не щелкнул, выбросив ствол…»
Книга 1
Норма.
Роман «Норма» — одно из самых ярких и многогранных произведений мастера альтернативной прозы Владимира Сорокина.
Постмодернизм в этом романе изысканно…
§
Coś rzucili – i na jednej z pryncypalnych moskiewskich ulic zaczyna się formować kolejka. Początkowo, jak wszystkie, zawęźlona i chaotyczna, obrasta w listę społeczną – i stoi, stoi, stoi, godzinę, dwie, pięć; dzień, potem noc, potem drugi dzień. Za czym? Do końca nie wiadomo, ale kolejkowiczom nie wydaje się to przeszkadzać. Stojący ludzie – osobni, a zarazem powiązani, niczym komórki grzybni – przysypiają, karcą dzieci, romansują, piją, plotkują, wspominają porządki, jakie były dawniej – krótko mówiąc, gadają, ujawniając całe zmęczenie, szarość, pospolitość i brak perspektyw, jakimi charakteryzowało się życie w ZSRR za średniego Breżniewa. Odcedzona do dwustu stron druku, ta relacja jest bodaj najsilniejszym oskarżeniem, jakie można było postawić bezzębnemu już i powątpiewającemu we własne siły imperium.
Kolejka to motyw, który literatura powszechna «zawdzięcza» dopiero realnemu socjalizmowi. Ludzkości zdarzało się i przedtem stawać w ogonku, nigdy przedtem jednak kolejna nie stała się odrębną formą spędzania czasu. Przyglądało się jej wielu poetów, pieśniarzy, satyryków, nawet Tadeusz Konwicki (w «Kompleksie polskim») — dopiero jednak Sorokin oddał jej całą okrutną sprawiedliwość.
Coś rzucili – i na jednej z pryncypalnych moskiewskich ulic zaczyna się formować kolejka. Początkowo, jak wszystkie, zawęźlona i chaotyczna, obrasta w listę społeczną – i stoi,…
§
Russland im Jahr 2027. Das Land hat sich vom Westen abgeschottet, lebt allein vom Gas- und Ölexport, pflegt Handelskontakte nur noch mit China und wird vom »Gossudar«, einem absoluten Alleinherrscher regiert. Dieser übt seine Macht mithilfe der Opritschniki, der »Auserwählten«, aus: einer allmächtigen Leibgarde, die vor keiner Bestialität zurückschreckt.
Die Zeit der großen Wirren ist vorbei, die Restauration beendet. Nun hat die Monarchie wieder die Macht ergriffen. Das Land ist von der Großen Russischen Mauer umgeben und – bei allem technologischen Fortschritt – in die dunkle Zeit Iwans des Schrecklichen zurückgefallen.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ: Топ 100 лучших фильмов жанра триллер
Die Opritschniki, die »Diener des Gossudar«, sind in roten Limousinen unterwegs, mit Hundeköpfen an den Stoßstangen und Besen am Kofferraum – Symbole dafür, dass jeglicher Widerstand ausgemerzt und von der russischen Erde gefegt wird. Zu dieser brutalen und korrupten Elite gehört auch Andrej. Seinen Arbeitstag beginnt er mit der Hinrichtung eines in Ungnade gefallenen Oligarchen, dann wohnt er der Auspeitschung von Intellektuellen bei, ist der liebestollen Gemahlin des Gossudar zu Diensten und beschließt den Tag mit einer dekadenten Orgie.
Der Tag des Opritschniks ist eine schmerzhafte Satire, eine negative Utopie im Sinne von Huxley, Orwell und Burgess. Das Erschreckende daran ist, dass sie der russischen Gegenwart beunruhigend nahekommt.
Russland im Jahr 2027. Das Land hat sich vom Westen abgeschottet, lebt allein vom Gas- und Ölexport, pflegt Handelskontakte nur noch mit China und wird vom »Gossudar«, einem…
§
Haruki Murakami in Japan; Javier Mar’as in Spain; W.G. Sebald in Germany; Michel Houellebecq in France-these are names that are indelibly associated with contemporary writing in those countries, writers whose work, though distinctly controversial, has transformed recent literature. In Russia, the corresponding figure is without question Vladimir Sorokin, whose work is making its inaugural American appearance as a special hardcover NYRB Classic.
«Ice» is the major new novel by Sorokin, a writer who mixes genres to hypnotic effect. Sorokin is simultaneously a master manipulator of language, a kind of DJ of the word, and a worthy successor to Gogol, breathing new life into the great Russian tradition of fantasy and humor that began with «The Overcoat» and «The Nose.»
«Ice,» the first book in a projected trilogy, draws the reader into a mysterious story of serial murder, biological determinism, and religious enthusiasm. The book follows a secret sect of blond-haired, blue-eyed people, whose hearts have been «awakened» by contact with a block of interstellar ice, as they seek to hunt down their spiritual «brothers and sisters» among the population of Moscow. Members of the sect consider themselves the scattered remnants of a divine emanation whose original brilliance has been obscured by their sojourn on earth. When they reunite they expect to put an end to the travesty that is human life. But what is the secret relation of the group not only to the KGB but to the Gestapo? And why is it that they are now going into business in a big way, packaging the sacred ice and distributing it to the grateful world?
«Ice» is at once a work of fantasy, prophecy, parody, and wild paranoia. Itis the finest work to date of a writer of proven genius and growing international renown, whose work is here to stay.
Haruki Murakami in Japan; Javier Mar’as in Spain; W.G. Sebald in Germany; Michel Houellebecq in France-these are names that are indelibly associated with contemporary writing in…
§
Nelle città di una Russia senza futuro, una setta dagli oscuri moventi e dai misteriosi rituali va in cerca di cuori puri da «risvegliare». Armata di un martello fatto di ghiaccio antichissimo proveniente da una remota landa siberiana, la confraternita cerca di restituire agli esseri umani, ormai ridotti a «macchine di carne», la loro originaria purezza.
Metafora potente della degenerazione dell’umanità moderna e del suo disperato tentativo di rinnovamento, ritratto a tinte forti di una Russia alla deriva, Ghiaccio segna, con violenza provocatoria, l’inizio della fase più incisiva della narrativa di Sorokin, in cui le ansie e le paure di un popolo assumono, come nella migliore tradizione letteraria russa, un valore universale.
È notte fonda a Mosca. In una zona isolata alla periferia della città, tre individui scendono da un fuoristrada, aprono il bagagliaio e ne tirano fuori due persone. Usando un martello di ghiaccio cominciano a colpirle con forza disumana. Una delle vittime, un adolescente, viene infine portata via.
Dopo di lui, altri subiscono la stessa sorte. E tutti, dai sequestrati agli stessi torturatori, hanno capelli biondi e occhi azzurri. L’agghiacciante rituale si ripete ogni volta senza variazioni: sempre colpi in piena cassa toracica, sempre un martello di ghiaccio. E sempre strani accenni a un «risveglio del cuore» che riguarderà però solo alcuni dei prigionieri, gli «eletti» che si ritroveranno a far parte di un’antica, misteriosa confraternita…
Chi è questa gente che percorre le strade della Russia cercando cuori da «risvegliare», e chi è la mente che ne indirizza le mosse? Quale occulto legame unisce le vittime? Ma soprattutto, che significa la strana, oscura violenza di quelle percosse, e perché solo il ghiaccio può operare il «risveglio»?
Con una riuscitissima combinazione di stili, generi e linguaggi, passando dall’esasperato e crudo realismo di certe descrizioni alla fantascienza e alla fantapolitica, Sorokin dà vita a una costruzione imponente, una vera e propria epica della redenzione dell’uomo moderno. In questo sapiente congegno narrativo, gli interrogativi seminati a ogni pagina trovano alla fine una risposta che riguarda l’umanità intera, un’umanità che ha perso tutto e, disperata, va in cerca di riscatto
Nelle città di una Russia senza futuro, una setta dagli oscuri moventi e dai misteriosi rituali va in cerca di cuori puri da «risvegliare». Armata di un martello fatto di ghiaccio…
§
Этот сборник можно назвать ностальгическим. Конечно, рассказы, собранные в нем, — это картинки и впечатления из современной нам жизни, но созданы они были в прошлом уже, двадцатом, веке. Произведения, вошедшие в антологию, — очень разные по стилю, направлению, настроению и подходу к отражению людей и жизни. Общее у них одно: все авторы — признанные мастера прозы, звезды русского и советского рассказа — Д.Рубина, Э.Лимонов, В.Токарева, Ф.Искандер, А.Битов, Т.Толстая, Н.Садур, В.Маканин…
Этот сборник можно назвать ностальгическим. Конечно, рассказы, собранные в нем, — это картинки и впечатления из современной нам жизни, но созданы они были в прошлом уже,…
§
…После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях.
К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на Эверест, достигнув вершины, радостно и облегченно плакали, по-сестрински целовались в раскрасневшиеся щеки, заботливо укрывали друг дружку, бормотали детские нежности, рассказывали о наболевшем, клялись в верности и любви, ругали мужчин и советскую власть, снова целовались, делились прошлыми воспоминаниями, снова клялись, снова укрывали, снова целовались, снова клялись и засыпали, засыпали, засыпали…
…После седьмого оргазма Сашенька долго плакала у Марины на коленях.
К одиннадцатому шли долго и упорно, словно советские альпинисты на Эверест, достигнув вершины, радостно и…
§
&uot;Государыня идет по Кремлю, обозревая его и трогая себя. Сердце ее бьется радостно и оглушительно. Ей так хорошо, что она постанывает от радости при каждом шаге. Стоны становятся все громче, государыня начинает издавать резкие, восторженные звуки. Отразившись от ослепительно белых кремлевских стен, вскрики возвращаются к ней в виде причудливого эха. Она вскрикивает и взвизгивает все сильнее. И вдруг обнаруживает в себе удивительную новую возможность, чудесный дар, проснувшийся в теле: ее помолодевшее, подтянувшееся горло может петь. Да и как петь! Не просто, как все поют, а мощно, высоко, чисто, беря любые ноты. Государыня пробует свое обновленное горло, заставляя его издавать самые причудливые звуки. Горло повинуется ей. Голос ее звенит в Кремле». Фонограмма содержит нецензурную брань.
&uot;Государыня идет по Кремлю, обозревая его и трогая себя. Сердце ее бьется радостно и оглушительно. Ей так хорошо, что она постанывает от радости при каждом шаге. Стоны…
Первый субботник (сборник)
Все герои этого сборника обречены: те, кто мимикрировал под живых людей, вводя в заблуждение окружающих и неискушённого читателя, разлагаются окончательно, превращаясь в массу гнилой плоти или речевые клише.
Ранние рассказы Владимира Сорокина, в которых легко увидеть начало мощного авторского эксперимента — абсурдного, деструктивного и сюрреалистичного.
Именно с них писатель начал свою карьеру…
Владимир сорокин — отзывы на произведения
Лестница счастья, или Эвтопия во множественном числе
Они творят свой мир.
Чудесный, совершенный, бесконечный,
В бесчисленных возможностях своих.
«Теллурия», XIV глава
Двадцатый век был веком плохих утопий: дистопий. Созданные наяву и силой художественной фантазии, они, как кажется, надолго отвратили нас от попыток сочинения положительных утопий: эвтопий. Может быть, в качестве сказки или в далеком космосе, но уж точно не на земле и не завтра — с этим давайте поосторожнее. Скудость утопической мысли даже позволила Лему говорить об «интеллектуальном парезе» авторов научной фантастики, — что, конечно же, было не столько справедливым диагнозом, сколько стимуляцией дальнейших изысканий.
Владимира Сорокина можно с полным правом назвать утопическим писателем. К этой теме он обращался не раз. В «Дне опричника» и «Сахарном Кремле» он выстроил сатирическую антиутопию, в трилогии «Лед» замаскировал дистопию под эвтопию, описав гностическое будущее «братьев Света», для которых все прочие люди — «мясные машины», не стоящие и капли соучастия. Наконец, в «Теллурии» Сорокин отказывается от мономифа, и это сразу выводит его на принципиально иной уровень — пусть не классической идеальной утопии, но человекоразмерного к ней приближения.
Именно такое приближение я бы и назвал эвтопией — изображением общества не идеального, и даже не особо справедливого, но счастливого — во всей затейливой неопределенности этого слова. Причем речь идет не об «общем счастье» (которое всегда есть счастье избранных), а именно о счастье всякого — в первую очередь индивидуума, но и семьи или любой малой группы. В чем заключается его счастье — решает каждый, общее только одно — не решать за другого. Конечно, это не идеальное общество, потому что оно человеческое, а идеалы — для богов и уберменшей. Это не лучшее общество, это просто хорошее общество. Которое позволяет быть счастливым.
В мире «Теллурии» есть место всем: князьям и холопам, революционерам и сталинистам, карликам и великанам, кентаврам и псоглавцам, тамплиерам и ваххабитам, авангардным художникам и мешочникам, детям и охотникам за монстрами, гомосексуалистам и прочей «нетрадиционно ориентированной братии» — зато нет полиции нравов, политики партии, многотысячных митингов, имперских амбиций, жадной цензуры, государственного и церковного террора. Как же все уживаются, как сосуществуют, как не разгрызают друг другу глотки? Один ответ прост: каждый пребывает в той среде, в тех пределах, которые выбирает сам. Нужно ли для этого совершить долгий путь, или же достаточно окружить себя сотоварищи границей карликовой страны, «персонального рая» — зависит от личных обстоятельств. Главное, что это возможно.
Второй ответ сложнее; тут Сорокину требуется метафизическое допущение. Предположим, у человечества появился наркотик, настолько мощный, что радикально меняет систему ценностей, делая внутренние переживания неизмеримо значительней внешних событий, усиливая до экстаза чувство свободы, веру в собственные возможности, жажду счастья, совершенства, вечного бытия. Теллур Сорокина избавляет человека от паутины быта и самодовольной пошлости, от ничтожности «футляра» и слепоты мушки-однодневки, позволяет стряхнуть страх времени и смерти, наполняет душу, словно огнем, чистым, бесконечным воображением. Да ведь именно это делает с нами высокая культура, воскликните вы! Поэтому я и назвал второй ответ метафизическим. Теллур лишь символ, метафора; отчаявшись ждать, когда просвещение и культура сделают с людьми то, о чем мечтали великие гуманисты, Сорокин предлагает несомненно более простой и фантастический способ преображения обывателя в «нового человека» — зато ему не приходится размениваться на игру в бисер. Духовное преображение дано у него не как надежда религиозно настроенного юнца, но как физический факт, нечто реальное, от чего не отвертеться, с чем теперь придется иметь дело человечеству, хочет того оно или нет.
Какое оно, это преображение, теллуровый, если угодно, «трип»? У всех свое. Авторы утопий до двадцатого века ничтоже сумняшеся полагали, что счастье человечества в единообразности — как можно желать разного, если вот он, один-единственный идеал? Утопия века двадцать первого отвергает тоталитаризм идеи. Уважаемые интеллектуалы, словно говорит Сорокин, вы умнейшие люди, но живете мозгами, не сердцем, оттого ваши идеи бессердечны, безжизненны. Два сорокинских интеллектуала, философ Фома и поэт Роман, люди буквально с песьими головами, на привале набивают животы человеческими мозгами и потрохами. Образ предельно прозрачен: от потребления идей недалеко и до потребления людей, тем более что прошлый век протоптал эту тропинку до широкого тракта. Древу жизни не нужны садовники и «специалисты по ландшафтному дизайну» — каждая ветка, каждый лист уже совершенны. В «Теллурии» пятьдесят равноценных листьев-глав — пятьдесят историй, сотни героев, и почти каждый обладает не горизонтальным, броуновским движением, но вертикальным, целеустремленным. К теллуру (впрочем, иногда и от него). Но всегда к собственной утопии, к собственному миру, к собственному счастью.
В это трудно поверить, но, кажется, Сорокин нашел формулу настоящей утопии. Она звучит так: «Только множественное число». Утопия в единственном числе всегда антиутопия, дистопия, мир под одну гребенку, где человек принесен в жертву идее, массе или воле другого человека. Хорошая утопия возможна только как несходящееся, нередуцируемое множество обособленных утопий, индивидуальных грез, духовных просветлений, глубоко личных представлений о счастье, миров, созданных воображением каждого. Несомненно, эти миры будут отличаться не только количественно, но и качественно. Утопия неграмотного кентавра, которого «одна женшчин» научила «большому щастью», утопия ослиноголовой скотницы, умеющей и любящей в этом мире лишь доить коров, утопия «большого» по кличке Вяхирь, жаждущего бочку самогонки, «обоети ее», — все они несопоставимы с утопиями «товарища Тимура», прозревающего «великих людей Futurum», или Сергея Венедиктовича Лукомского, ставшего «одним из учеников Господа нашего Иисуса Христа». Впрочем, несоизмеримы они только культурным масштабом, но отнюдь не персональным. Персонально они равнозначны, ибо каждая выводит человека на его личный путь: в чем-то крестный, в чем-то добрый, но всегда свой, незаемный. Множество человеческих судеб-траекторий, где ни одна не поглощает другую, где нет главного пути, которым хорошо или даже надо пройтись, предав забвению свой, — вот что делает утопию «Теллурии» по-настоящему живой, жизненной, дионисийской. Это, по словам Ницше, «неимоверно длинная лестница счастья»: от высших форм обожествленности «до радости здоровых крестьян и здоровых полулюдей-полуживотных». Это утопия счастья, которое каждый понимает по-своему. А ведь только такое счастье можно (и стоит!) называть настоящим.
Теллура в Древнем Риме была богиней земли, из которой все выходит и куда возвращается. Вергилий называл ее «первой из богов», Август изобразил на алтаре Мира символом изобилия. Утопия на земле, завтра, для каждого из нас — разве не заслужило ее человечество, измученное утопиями небесными, вечными, тотальными? Только не забудем о множественном числе…
§
очередная не то антиутопия, не то постмодернисткая игра (а скорее — их сочетание) от Сорокина.
при том, что мне очень понравилась «Метель», а «День опричника» я вообще считаю одним из смыслообразующих текстов российских «нулевых», восхититься новым произведением от их автора, не получится.
снова все то же недалекое, совершенно условное «будущее», послевоенная Европа, отбившаяся от натиска Исламского Мира.
но политические и социальные реалии Сорокину совершенно неинтересны.
взгляд читателя цепляется за интересные моменты вроде возрождения одних старых государств (Трансильвания, Бавария) и исчезновение с карты мира других.
но эти элементы обычной, конвенционной фантастики (как и другие, вроде генетических модификаций или исчезновения кинематографа в современном понимании слова), Сорокину совершенно не интересны.
во главе угла литературная игра.
в послевоенной Европе вошла в моду нелегальная, но востребованная в верхах общества забава — book-n-grill, приготовление пищи на пылающих книжных страницах.
главный герой — повар Геза, человек с запутанной биографией и происхождением, специализируется в приготовлении на русской классике.
его путешествие в поисках «молекулярной машины», производящей неотличимые от оригинала копии книг и потому способной обрушить Кухню, лишь формальный сюжетный прием, позволяющий Сорокину продемонстрировать свои стилизаторские способности.
кулинария лишь метафора — книга неким невыразимым способом придает свой вкус (дух?) продуктам, а это позволяет автору написать несколько ловких, но механистически, на голом мастерстве созданных пародий.
пародии Сорокина хороши тем, что открывают читателю страшный факт — сакрализированная Русская Классика это по сути литературный метод, набор приемов, сюжетных штампов и тропов, вполне умопостигаемых и подлежащих подделке.
«под Гоголя» работать можно точно так же, как «под Терри Брукса».
но Сорокин как будто не старается.
вдохновение досталось главе про Толстого (услугами Гезы пользуется графоман, который подражает графу не только на письме, но и в жизни, и речь о более глубокой проработке образа, чем просто «бороду отпустить»), и, быть может, Гоголю.
ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ: Ледобур для зимней рыбалки – ТОП 4 лучших модели [2019]
Булгаков, Бабель, Ницше, или, прости Господи, Прилепин, «протянуты» на уровне КВН.
а уж разгадка тайны копировальной машины и разрешение всего конфликта между блюдущей свои традиции Кухней и новыми веяниями, и двух слов не стоит.
они автора как будто совсем не интересовали.
мастерски написанная, но легковесная, пустоватая книга, приятный, но необязательный бонус к остальному «Миру Будущего».
§
Попробую добавить и я «щепотку ощущений» от прочтения этого романа к общему «пирогу»… Так случилось, что у меня уже есть 7 книг Сорокина… И эта оказалась первым прочитанным мной его романом… Признаться ожидал большего….
Итак…
Мне трудно определить характер этого произведения. Сказка, или сон о будущем….?
Именно сны, как правило, имеют такую структуру новелл, эпизодов, этюдов…
И все-таки почему-то произведение ощущается как роман. Хотя некоторые из глав отличаются стилистически. Есть даже кусочки пьес, пару глав на 3 страницы из одного предложения без знаков препинания…
Книга …сюжетов из жизни и деятельности лиц (мне трудно назвать всех персонажей людьми)…
«Маленькие» (Горан, Зоран и другие), «средние» (обычные люди) и большие (до 3 метров и более, как правило не блещущие умом и используемые «по-назначению») humans.
Созданные кем-то «собако-люди» (зооморфы), или люди (хотя иногда рычат) с собачьими головами (Роман и Фома), преимущественно прямоходящие, с шерстью, говорящие и приводящие цитаты на изысканном русском «архаичном» языке, на французском языке, латыни, цитирующие стихотворения Светлова, пьющие спирт из фляжки, поющие песни и …. наслаждающиеся похлебкой и содержимым свежесорванной из сваренной головы трупа….
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
, сбежавшие из крепостного театра графини Юсуповой актеры, идущие в Теллурию, вспоминающие свои роли пуделя Артемона, песика из «Синей птицы», мечтавшие о роли Шарикова в «Собачьем сердце» (очень колоритные, мне очень понравились, например, вовремя исправленная на «слава богу» произнесенная в состоянии алкогольного опьянения фраза «слава догу»)…
Humans (женщины) с головами лани (Лань) и рыси (Рысь), наложницы… Существа с медвежьими головами, ослица-доярка, влюбленный, обласканный, счастливый кентавр (с особой речью)…
Калифорния, Пруссия, Бавария, Нормандия, Галичина, Московия, Беломорье, Уральская Республика, Рязань, Тартария, Барабин, Байкальская Республика, Дальневосточная Республика и др. и Алтайская Республика Теллурия, возникшая вследствие обнаружения китайскими археологами в горах Алтая в 2022 году древнего храма на месторождении теллура (редкоземельный металл)…. Именно с найденных в пещере скелетов с теллуровыми 4-сантиметровыми клиньями с головах начались запрещенные вскоре эксперименты, закончившиеся описываемыми событиями (повсеместным законным и незаконным использованием теллуровых клиньев и гвоздей).
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
После военного переворота в барабинской провинции Алтай, организованного нормандским крылатым легионом «Голубые шершни», в провинции произошел референдум, на котором было решено отделиться от республики Барабин и создать новое государство — Демократическая Республика Теллурия (во главе с президентом Жаном-Франсуа Трокаром, бывшим командиром упомянутого крылатого легиона), единственная страна, где теллуровые клинья не признаны наркотиком…
Население и главы новообразованных стран специально смешаны автором разных национальностей и этносов.
Волею замысла автора этнические русские, немцы, французы, китайцы, «ваххабиты» и прочие проживают зачастую вместе не на территориях исконных государств…
Войны, московский голодомор…каннибалы, мародеры…
Где-то образованы республики, где-то восстановлены эдакие «современные» монархии, например, Московия… Восстановлены сословия… Опричники, порки, истребление каннибализма, мародерства… прекращение голода…
Экзотическая Сталинская Советская Социалистическая Республика,
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
созданная сразу после распада постсоветской России и возникновения на её пространствах полутора десятков новых государств тремя московскими олигархами-сталинистами путем покупки 126 кв.км. пустующей земли двух новообразованных государств…
Со слов одного из персонажей «евроазиатский континент… после краха идеологических, геополитических и технологических утопий … погрузился … в благословенное просвещенное…средневековье…Массовое производство доживает последние годы…Люди снова обрели чувство вещи, стали есть здоровую пищу, пересели на лошадей. Генная инженерия…Мы больше никуда не торопимся…А главное — мы понимаем, что на земле не может быть технологического рая. И вообще — рая. Земля дана нам как остров преодоления». Да, немного напоминает «Трудно быть богом»…
Но войны и набеги увы продолжаются…И под старыми лозунгами…
Повсеместно, особенно на Алтае, в Теллурии (естественно), возникают мастера-плотники, судя по всему, единственным профессиональным навыком которых является искусство … точного, не приводящего к смерти (хотя бывают и такие случаи), вбивания в определенное место в череп желающих теллуровых клиньев и (или) гвоздей.
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
Есть элитные бригады плотников, как например, придворные плотники неотамплиеров, некоторые из которых используют подобие сапогов-скороходов для быстрого перемещения, есть иные бригады, артели..
Вышеописанные эксперименты и последующая практика вбивания теллуровых клиньев и гвоздей в голову, доказывают введение подвергаемых в состояние наркотического состояния, сопровождающегося в течение длительного периода (но не на всю жизнь, так что имеют место повторные процедуры), наряду с чувством счастья, повышением знаний, навыков, часто галлюцинациями…
Поэтому самородный теллур, теллуровые клинья и гвозди — богатство («в шесть раз дороже коровы с подтелком»), о котором мечтают, на которые копят, которые наследуют, за вбивание в голову хорошо платят плотникам…
«Счастье — не лекарство. И не наркотик. Счастье — это состояние души. Именно это дает теллур».
«Он возбуждает в мозгу нашем самые откровенные желания, самые лелеемые мечты…Теллур дарует вам целый мир. Основательный, правдоподобный, живой» — так говорит Лукомский…
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
Эпизод привала на второй неделе подрядного путешествия в Европу бригады плотников (Микиток, Лаэрт, Латиф, Антоний, бригадир Витте… и др.) в салоне с кондиционером (?)…в вагончике на спине…8,5-метрового в холке битюга (коня) Дуная, спускающихся с него по лестнице на привал, играющих в «гвоздодер» — поочередный рассказ интересных историй…
Один из плотников артели, едущей «шабашить» (но ЧЕСТНЫЕ плотники-мастера) в Европу…так говорят о ситуации в Европе: «Ей пришлось нелегко. Ваххабитский молот ударил по ней … выдержала … раздроблена … раздавлена».
Лучевые резаки, живородящее сено (прыснул спреем на колоб и он стал копной)…
Калоши из живородящей резины, живородящие валенки…другие «живородящие» предметы и материалы…
«Мягкие» батарейки…живые шубы от торгового товарищества «Баргузинов и сыновья»…
Умницы и умники — то ли живые существа, то ли механизмы-приборы, во всяком случае, складываются в гармошку, накладываются на руку, принимают форму колобка, шашечной доски, «красной шапочки», или наволочки, простыни, на которую, как на экран передается изображение сексуального партнера, выполняющие функции и компьютера, и электронного справочника, и аппарата для голограмм и … невесть чего ещё… В общем, нано-скатерть-самобранка…
Пищемашины…
Многие ездят на лошадях…другие на машинах, называемых «самоходами».
На самоходах на газе и электричестве ездят только государственные мужи и богатеи, остальные на
картофельной пульпе…
Набеги на поезда купцов роботов, не убивающих, не различающих sapiensov — их интересует только товар…сало, крупы и т.п.
Неотамплиеры — летающие на вмонтированных в костюмы (в ногах) ракетных двигателях…
Клонирование…
Нецензурная лексика (мат), эротика…гомосексуализм умеренно…
Критика или ирония в адрес руководства страны умеренная
Спойлер (раскрытие сюжета)(кликните по нему, чтобы увидеть)
: со слов некоей бабули «Трех Великих Лысых, трех великих рыцарей, сокрушивших страну-дракона… Володюшка, Мишенька и Вовочка…»
Так утопия или нечто другое? По-моему утопия — это произведение о …счастье…о городе счастья.
А в романе Сорокина нет счастья… Может быть, у отдельных персонажей оно и есть, или они так считают, некоторые по глупости, другие вследствие наркотического вмешательства теллуровых имплантантов…«Как Иванушка-дурачок за чудом ходил…».
Так что все-таки антиутопия…
И идея «как следует жить», «как жить счастливо», «в чем счастье» вроде бы просматривается сначала в речи вернувшегося через 4 года из опасного и драматического путешествия к «божественному теллуру» Сергея Венедиктовича Лукомского, и в самом конце в виде литературной заповеди … последнего эпизода о «исходе» Гаврила Романыча, ну или как возможный вариант счастья…
Конечно, я не могу назвать роман шедевром, но он явно оригинален во всех отношениях. Не жалею, что прочитал и советую к прочтению. Читается быстро и легко, но… не сильно трогает… 7,2
Похожие статьи:
